В училище у него имелся маленький кабинет, половину которого занимал чертежный столик с доской, рейсшиной и щеткой, для того чтобы смахивать мусор с бумаги. В этом кабинетике он и сидел, часто подремывая. То же случалось и на собраниях. Сидел в амфитеатре, большой и грузный, и, засыпая, наклонялся все больше и больше; становилось страшно, что он вот-вот упадет. Будучи совсем не старым, стал апатичным, но, когда что-нибудь интересное выставлялось, оживлялся и, не обращая внимания на аудиторию, подробно рассматривал, подняв очки и водя носом по планшету или рельефу.

Конечно, строгановская деятельность для него напоминала ссылку после грандиозных прошлых дел. «Когда я был знаменитым», начинал он, вспоминая о том времени, когда сиживал в комитете по Сталинским премиям. О своем настоящем существовании: «Вот у К., как все здорово: живой пример — куда уж мне», имея в виду всякие пустые бумажные дела. При этом он глубоко презирал и К., и его никчемный, в представлении Л.М., факультет. А о себе: «Где все таланты? — Позади».

Оценивал свое творчество, его эволюцию. Говорил, что в свое время работал в духе новой архитектуры. В конце 20-х годов у него был ряд значительных конструктивистских построек. Со временем он пересматривал, может быть и неосознанно, свои позиции, считая естественными перемены в творческих воззрениях. Только нужно достойно вести себя во всех временных перипетиях — так он считал.

«Избегайте тех, кто любит выводить других на чистую воду, — говорил Л.М. - Вот А.: в Академии художеств выводил на чистую воду старых академиков, потом, когда пришла пора, принялся за конструктивистов, затем - за тех, кто был повинен в излишествах. Так вот и прожил, и добился, нужно сказать, больших почестей».

О школе Жолтовского говорил с раздражением: «Всю их философию не знаю и знать не хочу. Мне все равно, что скрывается за поверхностью здания - материал, конструкция и т.п.» Но с самим И. Жолтовским его связывали какие-то теплые чувства. В квартире Л.М., наполненной краснодеревной мебелью, замечательной посудой и гравюрами, висел чертеж И. Жолтовского с дарственной надписью. Говорят, что когда-то, еще в Академии, И. Жолтовский спас тогда еще студента Полякова от исключения.

Л.М. любил чтение, но его интересовала не современная литература, а, главным образом, русская классика: Островского он знал буквально «на зубок». В этом он походил на Г. Мотовилова, помнившего целые куски только не из Островского, а из Шекспира. Разница вкусов, возможно, коренилась в происхождении. Мотовилов - потомственный интеллигент, сын видного московского врача.

Л.М. вырос в довольно состоятельной, но малокультурной семье строительного подрядчика. Вспоминал, как слонялся в большой родительской квартире и всем мешал, начиная от родителей и кончая нянькой.

После Октябрьской революции, когда петербургские дворцы были брошены хозяевами и стало возможным ходить по опустевшим залам, смотреть на всю эту красоту, по-видимому, и определились наклонности мальчика. Это занятие он очень полюбил, и оно явилось для него настоящим университетом.

В Академии учился плохо. По ночам подрабатывал грузчиком (времена тяжелые), но вскоре стал помощничать у мастеров. Во всяком случае академическим обучением занимался мало. Поэтому так и не научился толком писать и рисовать.

Очень любил своего учителя И.А. Фомина за его ум, принципиальность и прямоту, рассказывал, как он вел себя с учениками, как мог сказать какому-нибудь студенту, что он не желает с ним заниматься, — прямо в классе, демонстративно.

После того как И. Фомин переселился в Москву, Л.М., приезжая по разным делам, сразу являлся к нему и был, по-видимому, самым желанным гостем. Хозяин встречал его в дверях по-домашнему одетый, в обрезанных валенках, провожал в дом. Под влиянием Л.М. и Мотовилов высоко чтил Фомина и любил повторять (не очень складный) свод его правил: «Гладь, гладь, пестрота — вот в чем красота».

О своих постройках Л.М. не часто вспоминал, но гордился ими. О 50-х годах — ностальгически, в том числе и о Сталине: «Строить - так строить, людей давить - так людей давить». Кампания против «излишеств» была переломным этапом в его жизни. Когда расправлялись за излишества, тогдашний председатель Комитета по делам строительства (Кучеренко, кажется) сказал Л.М., чтобы он выступил и покаялся. Л.М. к этому отнесся так: «Ну, обо...ться, вообще-то, можно, но не публично же?»

С некоторыми своими постройками у него связаны и курьезные воспоминания. Магазин «Диета» на Арбате, как известно, очень тесен. Однажды теща, которая его недолюбливала, как и он ее, с удовольствием сообщила, что публика в магазине очень ругала архитектора и называла его вредителем. Это было в ту пору модно.

 предыдущая страница 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28следующая страница